Севастополь.
Смерть распластала черные крылья,
С крестово-когтистым знаком.
Бухты покрыла пылью могильной,
Накрыла осколочным мраком.
Море с гранитом перемешала,
Фугасно-стальным зарядом.
Жатву, досрочно, людскую собрала,
Пулеметно-свинцовым градом.
Взрыла Малахов курган, как пашню,
Кровью полив обильно.
Люди, со сталью, в бой рукопашный,
Кто-кого пересилит.
И, как броня, прикрывает тельняшка,
Грудь моряков русских.
Страшно и тяжко с гранатой последней,
На танки — за бруствер.
Но за широкой морскою спиной,
Город стоит — Севастополь.
Все, как один, встанем стеной:
- Врага в крови утопим!
Пепел войны с русской земли,
Ветер времен сметает.
В бухтах, над мачтами кораблей,
Чайками - души летают.
Криком своим оглашая окрест:
Помни войну! Помни!
Не погиб Севастополь - воскрес!
Израненный, но не сломленный.
Русалка.
Ты выходила из волны, как Афродита.
Роскошный бюст, точеный стан - все без изъяна.
Улыбкой бархатной, лицом открытым,
Магнитом глаз ты взгляд мой приковала.
И по ногам твоим катились капли моря,
Им не хотелось с красотой твоей прощаться.
И на песок сорвавшись против воли,
Не торопились в море возвращаться.
Твои упругие изгибы тела,
Окутывал я взглядом покрывала,
Шепча губами робко и несмело:
«Моя Русалка, ты околдовала».
Но навсегда нас разделяют две стихии,
Ты - моря дочь, а я - избранник суши.
Вернешься ты, где гребни волн лихие,
Но пламя страсти волны не потушат.
Россия-золотые купола.
Россия-золотые купола,
Устелена коврами из ромашек.
Но гордая, без царственных замашек,
Трагической судьбою сплетена.
Россия-белокаменная тишь,
Поёшь ты колокольным перезвоном.
Не болтовнею, не монетным звоном,
Ты монолитом на земле стоишь.
Россия, ты с поднятой головой,
И в радости, и в горести печальной,
Когда хотели чтоб ты замолчала,
Пытаясь сделать девкой дворовой.
Но, ты себя умеешь защищать,
Ты для детей своих опора и отрада,
Земной поклон, от нас, тебе награда,
И недругов умела ты прощать.
Флора и фауна (стишки-гаденыши).
На ветру шелестит осина,
Листьями, словно бумага.
Я под корень плесну керосина,
Сделал гадость — на сердце благо.
Тополиный пух подожгу зажигалкой,
Точно порох горит — зараза.
Пол-квартала сгорело — жалко.
Очень жаль, что не весь — сразу.
По белому стволу березы,
Я перочинным ножичком пройдусь с любовью.
Закапали березьи слезы,
И на стволе осталась надпись с предисловием:
«Здесь был Вася.»
У кремлевской стены елки,
По всему видать — настоящие.
Вот спилить бы одну к празднику,
Мне закралась идея навязчивая.
Я смастерил рогатку с чувством гордым,
Тряситесь мелкие пернатые друзья!
Мне за окошко, в прошлый раз, набили морду,
Сказав: «Стреляй по птичкам, а по форточкам — нельзя!»
Задача проста, легка и банальна,
В два счета решаю задачу — практически.
Ускоряю воду в гондоне с балкона — энергия кинетическая.
Точное попадание в голову — энергия потенциальная.
Следуем дальше в изучении науки:
Сволочь сосед — рассекретил балкон,
Жалуется отцу — фактически.
Бьется о стену мой вопль и стон.
Энергия — кинетическая.
Другую энергию, чтоб получить,
Решим задачу сакральную:
Ремень, ускорение, жопа...
Энергия — потенциальная.
Боюсь и...каюсь.
Полоску счастья, неба и мечты,
Я вижу в щель,
Что жизнь мне приоткрыла.
Я большего хочу!
Но так уж суждено,
Что не иметь мне за спиною крылья.
Что мне не плыть в небесной синеве,
Весь мир, как на ладонях созерцая...
И все же благодарен я судьбе,
За то тепло, что дарит.
И благодарен я судьбе за то,
Что я могу сравнить хотя бы,
Добро со злом, печаль и смех,
Мне предоставила судьба такое благо.
Что не лишен я чувства высоты,
Куда стремлюсь,
Куда взлететь пытаюсь.
Хочу я взмыть!
Но бездны пустоты,
Падения остроты — боюсь,
Душевных травм — боюсь.
Боюсь и...каюсь.
Крокодилья любовь.
Полюбил крокодил антилопу,
Безнадежною пылкой любовью,
Переехал в саванну с болота,
И страдает любовной хворью.
Пересел крокодил на диету,
Блюда сплошь из растительной пищи,
И сгорая любовью при этом,
Встреч с газелью робкою ищет.
Распрощался с худыми замашками,
Хулиганская жизнь позабыта,
И гадает теперь на ромашках -
Крокодильское сердце разбито.
Крокодил приоделся по моде,
Каждый день к стоматологу ходит,
Кривозубость свою от природы,
К голливудским стандартам приводит.
Наш герой обучился манерам,
Репетиторством лев занимался,
Стал завидным таким кавалером,
Антилопе он в чувствах признался.
Вся саванна гуляла на свадьбе,
Удивляясь причудам природы,
И теперь в саванне резвятся,
Маленькие кроколопы.
Повеселился.
На душе муторно и грустно — надо сменить обстановку.
Бар. Не самое лучшее решение — но все же. Зачем пропадать вечеру? Итак, решение принято:
И вот уже такси к твоим услугам,
И целый мир огней перед глазами.
С водителем беседую, как с другом,
Авто щекочет нервы тормозами.
Вертепной радостью открыты двери бара,
Здесь яркий свет, прекрасных женщин лица.
Ночная жизнь в стремительном угаре,
Здесь ураганом жизнь ночная мчится.
Утро. Кажется у себя, дома. Кто-то сопит под боком. Красивое лицо. Стройные ноги. Высокая грудь. Повезло.
Нихрена себе — повеселился.
Голова гудит и кисти рук трясутся.
Вспомнил вечер, радостные лица,
Кто-то моего плеча коснулся.
Обожгла роскошным, пылким взглядом,
Страсть и нежность — все в одном флаконе.
Мне на плечи счастье звездопадом,
Взглядом королевы удостоен.
Утонул в объятьях хищной львицы,
Растворился в жарких поцелуях...
Нихрена себе — повеселился...
Мысленно я сам-себе толкую.
Пошел на кухню. Приготовил кофе на двоих. Угощаю ночную фею. Кааак хороша!
-Кто ты? Быль ты или сказка?
Явь ты? Или это снится?-
И рукой трясущейся с опаской -
Тронул локон. Нет не растворилась.
Залилась веселым, звонким смехом,
Полоснув лучистыми глазами...
И легли слова на сердце эхом, -
Я — любовь! Я, сударь, перед Вами!
Мне теперь совсем не одиноко,
Кажется с хандрой я разлучился.
Счастлив я с любовью синеокой...
Нихрена себе — повеселился!
Храм.
Подпирая небо головою,
Распластав по сторонам тяжелый крест,
Будто бы потомкам в назидание,
Белостенный памятник воскрес.
Он восстал не вдруг и ниоткуда,
Ни по мановению чьей-то воли,
Колокольный звон его повсюду,
Рассыпает звоном с колоколен.
Нет, не монумент, не изваяние,
Он не на потеху царедворцам,
Храм Господень - это назидание,
Назидание нам, его потомкам.
Назидание о том, что было,
Назидание - чего дождемся,
Не простое слов перебирание,
Коли здравый смысл с душою разойдется.
Туман.
Поднялся над рекой туман,
Не видно берегов.
Ни заводей, ни кос, ни плесов,
Ни туч, ни облаков.
И только вдоль реки звучит,
Протяжный звон.
Надрывно и наперебой,
Церковный стон.
Как будто к совести взывал,
Пленил тоской.
Не сладкой жизни обещал,
И не покой.
Набат взрывал, гремел, взывал,
Толкал вперед.
Очнитесь люди ото сна,
Очнись народ.
Не может совесть у людей,
Продажной быть
Не задушить и не связать,
И водкой не залить.
Занятное хобби.
Стихи я слагаю, над рифмой колдую,
Душой ощущаю, а сердцем я вижу,
На ощупь бреду в стихотворном саду,
И высших похвал для себя не предвижу.
С пером и бумагой играю в слова,
И пусть неумело я строчки рифмую,
Не славой забита моя голова,
Я просто цветные картинки рисую.
Слова-аксиомы в линейку писать,
Из фраз извлекать неделимые дроби,
Себя не хочу я поэтом считать,
Творю над бумагой занятное хобби.
Лебедь, рак и щука.
Когда в товарищах согласья нет,
На лад их дело не пойдет,
И выйдет из него не дело, только мука.
И.А.Крылов.
Гуляли как-то вечером по лугу,
Три интересных, водоплавающих друга.
Увидели бесхозную телегу,
И уволочь замыслили с разбегу.
Напрягся лебедь, точно вертолет,
В оглобли впрягся и пошел на взлет.
За дышло, рак, телегу потянул,
Чтобы с разгону утянуть ко дну.
У щуки, скажем, выбор не велик,
Телегу нужно вывести в ерик.
Стоит телега крепче чем скала,
По одиночке, сила тяглая мала.
Доказывает лебедь: «Надо в высь!»
Зубами щука клацает, как рысь,
У рака, клешни, точно пассатижи,
К воде молчком телегу тянет ближе.
Короче вывод: надо сговориться,
И на телегу разом навалиться.
Глядишь и будет положительный момент,
Взаимопонимание - добрый инструмент.
Русская банька.
Не жалей ты парок, не жалей,
Банька русская меня разогрей,
Пригласи ты меня на полок,
Пусть обнимет меня твой парок.
Хворь-болезнь из меня изгони,
Ты теплом своим меня обними,
Мягким веничком по телу пройдись,
Ты уймись, хворь-болячка, уймись.
Окати ты водой ключевой,
Ледяной, живой, холодной такой,
Чтоб мурашки прошлись по спине,
Ты усталость мою одолей.
Угости меня медовым кваском,
О таком, я мечтал, о таком,
Мятным чаем меня напои,
Разольется блаженством внутри.
Я и телом, и мыслями чист,
И на сердце сплошной оптимизм,
Баньке русской спасибо скажу,
И еще приглашения жду.
Типовой проект.
Бетон железный. Котлован.
Все, кажется готово.
Поднялся в небо великан,
Воздвигнут муравейник новый.
Клади кирпичик на кирпич,
И не жалей раствора.
Типичный, новый дом стоит,
Типичный, но не новый.
Степной пожар.
Поля мятежным кумачом
Накроет. В клочья разорвет.
Степной пожар своим плечом
Летит вперед. Гудит. Ревет.
Огонь взорвется до небес,
Затянет смрадом пелены.
Пожрет траву, кустарник, лес,
Покроет пеплом седины.
На реку бросится, как зверь,
Как-будто кровью опьянен,
Но, не найдя в потоке дверь,
Огонь отброшен, оглушен.
Вдоль берегов помчит вперед,
Сметая на своей дороге
Все, что горит, он заберет,
Сожрет, сожжет в своей утробе.
Ничто пред ним не устоит,
Ни человек, ни зверь, ни птица,
Сметает на своем пути,
И, по степи галопом мчится.
Улетают стаи журавлей...
Улетают стаи журавлей,
Может быть они еще вернутся?
Будни дней становятся грустней,
И охота в лето окунуться.
В дни, когда зеленая трава,
И трещат цикады без умолку,
Облаков белесых острова,
И смолят пихтовые иголки.
Конопатит лица-солнца луч,
Толпы стройных ног перед глазами...
Только гонит осень стаи туч,
Знать уже зима не за горами.
Но зато, цветастою весной,
Журавли домой опять нагрянут...
Женские глаза, ночной покой,
Изомнут, отнимут и отравят.
У бездны, на краю.
Ты стоишь у края бездны,
Под тобой лишь мгла и пустота.
Ты прижат, подпертый бездарями,
Для тебя отрезан путь назад.
На тебя глядят, зубами лязгая,
Вперив ненасытный хищный взгляд,
Это бывшие твои друзья недавние,
Как на жертву, на тебя, гиенами глядят.
Это те, кого ты в дни ненастные,
От невзгод и передряг спасал,
И уже не выглядят несчастными,
Демонстрируя звериный свой оскал.
Жизнь тебя поставила пред выбором -
Рухнуть камнем вниз, в небытие,
Или биться до последней искорки,
Победив продажное зверье.
Чего бы ты хотела, дорогая?
Чего бы ты хотела, дорогая?
Я буду исполнять твои капризы!
Постой, не говори, я угадаю,
Тебя порадую очередным сюрпризом.
Мечтаешь, милая, о новенькой машине?
Но, чем же не угоден наш «Москвич»?
Не велика беда, что стерты шины,
И вместо стопов знак висит - «Кирпич».
Зачем тебе нужны апартаменты?
Ведь нам и коммуналка в самый раз,
С огромной площадью зачем эксперименты?
Смотри, у нас «конурка» - высший класс!
Подумаешь, соседи справа-слева,
И кухня переполнена, как ГУМ.
Картошку жарит-чудный парень Сева,
Узбеки слева - варят свой шулюм.
Зачем тебе мутоновая шуба?
С нее мороки будет - целый воз!
Носить овчину, знаешь, это глупо...
А, моль почикает, не оберешься слез.
Ну, что ж забыл, я, в этот день рождения,
Тебе цветов букетик подарить.
Зимой с цветами, знаешь, невезение,
Обочина в снегу и, как тут быть?
Ты, все твердишь, что в доме нету денег,
Я, где-то прочитал, что деньги - зло!
Не лезь с таким вопросом, как репейник,
И не пили меня за ремесло!
Ты знаешь, что сантехник - это сила!
Почти что знаменитость, нет - поэт!
И гордость растекается по жилам,
Когда зовут к аварии чуть свет.
Тебе со мной, родная, подфартило,
У жизни вырвала счастливейший билет.
Не пялься на меня, ты, так уныло!
Не то, лишу сюрприза - мой ответ!
Шах и мат.
В смертельной битве, друг напротив друга,
Рядами стройными два воинства стоят.
Звенящей тишиной наполнена округа,
В упор на неприятеля, две армии глядят.
Готовые стремглав в одно мгновенье,
Крушить врага по мановению царственной руки,
За короля, готовые принять забвение,
В жестокой схватке искупая королевские грехи.
Слоны и кони словно изваяния,
Заняв позиции на шахматной доске,
И черные и белые, построены рядами,
Их пешками зовут, на шахматном, конечно языке.
На заднем плане свысока взирая,
Невдалеке от короля фигура сильная стоит,
По шахматной доске передвигаясь,
За шахматным сражением гордый ферзь следит.
Ну что же началось сражение,
На клетках шахматных пролилась шахмат кровь,
Гроссмейстер принял верное решение,
Фигуры в бой он отправляет вновь и вновь.
Окончена игра, разбит уставший враг,
За полем шахматным повержены, лежат фигуры,
Пленен король.
Объявлен шах.
Поставлен мат.
Жестокую баталию, я, описал с натуры.
Сталинград.
Пыль. Гарь. Смрад.
Вызревший хлеб в огне.
Тысячи ног — тысяч солдат,
По обожженной стерне.*
Кольца. Котлы. Стрелы.
Чертит на карте штабной,
Рукою болотно-серой,**
Смертоносно-чужой.
Сквозь цейсовские бинокли,
Волчьи глаза горят.
Костью заветной манит,
За Волгою — Сталинград.
Глухо рычат моторы,
Закованные в броню,
Стальными траками*** вспорют,
Русских полей стерню.
Марш! Марш! Нах Остен!
Небо затмили крылья.
Бомбы с неба, как звезды -
Толкают людей в могилы.
Неугасимой зарницей,
Станицы в степи горят.
Смертью, пустые глазницы,****
Взирают на Сталинград.
Несколько сотен метров,
Русской живой воды,
Отделяет от смерти...
-Господи, помоги!
Матушка — Волга, родная!
Встань на защиту народа,
Не пропусти окаянных...
Сделай огнем — воду!
Но у исчадия ада -
Вместо шкуры броня.
Зеленым болотным гадом,
Ползет за Волгу, звеня.
Встретились. Лбами столкнулись,
Смерть и святой огонь.
Воспряли, воскресли, очнулись.
-Не тронь Сталинград! Не тронь!
Каждый наш дом — крепость,
Каждая улица — фронт.
Проснулась святая свирепость -
Месть святая идет!
* - Поле с остатками скошенных колосьев. В данном случае, сгоревших.
** ( - Рукою болотно-серой) Имелось ввиду по цвету формы солдат вермахта.
*** - Траки, трак — звено гусеницы трактора ,танка и т.д.
**** (- Смертью, пустые глазницы) Нашивка, знаки дивизии СС, «Мертвая голова» - череп и кости.
Ничья.
Тебя собрали из кусочков льда,
Не сердце, а клинок булатный,
Твои слова чужды и не понятны,
Ты не была такою никогда.
Ты не всегда колола и казнила,
Терновыми шипами резких слов,
Ты пела про вселенскую любовь,
И нежностью своей всегда дразнила.
Что сделалось с наивностью твоей?
Куда ушли романтика и грезы?
Нет пылких слов, но появились грозы,
Ты стала, к сожалению, ничьей.
Жизнь семейная - это ж наука...
Когда в девках еще ты была,
Я оказывал знаки внимания.
Только бровью ты повела,
Я летел, как дурак, на свидание.
Каждый вздох, каждый взгляд твой ловил,
Позабыв про друзей и гуляния.
Так в капкан любви угодил,
Ты ж, хотя бы имей понимание.
Загнала под венец молодца,
Ненавистная эта любовь.
Вот сейчас и ругаюсь в сердцах,
Испилила ты душу мне в кровь.
Каждый день исполняю твои,
Не желания, нет, указания,
Не пойму, как же так угодил,
Ты ж по жизни-мое наказание.
Ты до тела, меня, своего,
Не подпустишь, пока не помоюсь.
И теперь не пойму одного:
«Как же так?» Не могу успокоится.
И куда подевались права?
Лишь обязанности остались.
Каждый день меня, как дрова,
Как ножовка кромсаешь, оскалясь.
Кто же выдумал этот закон,
Словно дань, отдавать всю зарплату?
Потерял аппетит я и сон.
Это все любовь виновата!
Я, по рыбным консервам скучаю,
А, упреки твои мне не милы.
Как могу, так бюджет улучшаю,
Доведешь ты меня до могилы.
Нимб конечно, совсем мне не «светит»
Но возможно, за все за страдания,
Что с тобой отхватил я при этом,
В райский сад я стою, в ожидании.
А, еще, кто придумал такое?
Свою тещу «Маман» называю!
Сей вопрос не дает мне покоя,
Мужики, я ко всем вам взываю.
На рыбалку бегу словно в детстве,
Захватив лишь кусок хлеба серого.
Мой напарник живет по соседству,
Из подъезда выходит не смело.
И на речке, на плесе, под солнышком,
Серый хлеб мы, как торт уплетаем.
Не спугнуть чтобы рыбу, тихонечко,
Холостяцкую жизнь вспоминаем.
Есть и радость, конечно, в тандеме,
Что «семейная жизнь» называют.
Не стою я теперь на коленях,
Ненавистных стихов не читаю.
Не таскаю цветы на свидания,
И не глажу до стрелочек брюки.
Это всем вам друзья в назидание,
Жизнь семейная - это ж наука!
Вот такая случилась поэма,
С прозой вместе поэма случилась.
Жизнь семейная, как теорема,
Не со мною одним приключилась.
И ломают умы пусть ученые,
Как однажды ко мне ты прилипла.
Холостяцкие дни золоченые,
Вспоминаю конечно, с веселой улыбкой.
Драма.
Любовный облетая круг,
Ухаживал за мухой мух.
Жужжал любовный свой сонет,
Как только наступал рассвет.
И, наступает миг любви...
Две мухи крыльями сплелись.
Но вот беда и только,
Накрыла мух обеих, мухобойка.
Двери.
Зачем страдать от одиночества,
И головой ломиться в стены,
Не проще ли, когда захочется,
Отведать жизни перемены.
Поверьте мне, поверьте женщины,
Однажды в жизни все изведав,
Не отводите взгляд упрямый,
Ведь двери,существуют в стенах.
Грешница.
Ты во грехе явилась свету,
Зимой быть может
Или летом.
Растя, цветя и молодея,
С сознанием грешным:
-Не успею.
За отведенный жизнью срок,
Познать предел,
Познать порок.
Порок мечтаний и соблазна,
Любви беспечной,
Жесткой ласки.
И с грешной мыслью обреченно,
С тоской в глазах,
Искала увлеченно.
Не жизненной рутины счастье,
А, грех вселенский,
Сладострастия.
Не по годам владея телом,
По детски робко,
Неумело,
Неслась в объятия порока,
Чтоб насладиться им
До срока.
До той поры пока желанна,
Неслась к свободе
Долгожданной.
Отдавшись страсти без остатка,
И было горько,
Было сладко.
И вот уже, ты искушенна,
На все взираешь
Отрешенно.
Приелся миг любви продажной,
И кажется:
-Уже неважно...
Душа к порывам охладела,
Ты выросла.
Перегорела.
Вокзал - базар.
Поезд прибыл из столицы,
И народу тьма.
Озабоченные лица,
Гвалт и кутерьма.
Чемоданы на перроне,
Свертки и мешки.
Выползают из вагонов,
Дамы, мужики.
Вездесущие таксисты,
Рвут их на куски.
Как народные артисты:
Вас, куда везти?
Попрошаек вереницы;
Милый, поднеси.
В форме страж, стоит пылится,
Господи, спаси!
Вот, сиреной разорвался,
Чей-то дикий вопль.
Кто-то с сумкой распрощался;
Ой, помилуй Бог!
И, такая суматоха,
Сутки напролет.
Динамичная эпоха,
Нас вперед несет.
Только, что-то мне сдается,
Тормознул прогресс.
Все, как было, остается,
И перрон, и стресс.
Вожделенная мечта алкоголика.
С легкой дрожью тороплюсь на встречу,
Липкий пот струится меж лопаток.
Наступает долгожданный вечер,
Только нету денег - вот засада.
Я, про деньги, не из-за корысти,
Мне бы с выпивкой сейчас определиться,
В голове взлохмаченные мысли,
Где бы побыстрей опохмелиться.
Целый день на душном полустанке,
Разгружал вагон с вонючим луком.
А узбеки - жадные засранцы,
Сотку дали - я бы их пристукнул.
Что, на сотку можно, в наше время,
Только шкалик взять - определенно.
Не об этой помышлял я теме,
Я, о полновесной, грезил вожделенно.
Мне с сорокаградусной не кисло,
Где ж моя заветная пол-литра?
Вектором нацеленные мысли,
Вот и вся нехитрая палитра.
Бессловесный разговор.
Дым сиреневый струится над костром,
Пляшут искорки, как мотыльки.
Мы с костром в глухой ночи вдвоем,
Мне костер, а я ему, в глаза глядим.
Притаилась рядом тишина,
Нас с костром тихонько обнимая,
Бессловесный тихий разговор,
Тишина конечно понимает.
Небо нас накрыло с головой,
Своим синим звездным одеялом,
Тишина и вечность, и покой,
Для минут счастливых разве мало?
А еще, мы молча говорим,
Будто соревнуемся в молчанье,
Языками пламени костер твердит,
В нестерпимом жара ожидание.
Что в ответ, ему, сказать могу,
Лишь в ответ протягиваю руки.
В памяти слова я сберегу,
Те, которые родились в искрах муки.
Амазонки.
Неправда. Лгут ученые мужи.
Не потерялось амазонок племя.
Стрелять из лука и метать ножи,
Сие занятие оставили они на время.
Зачем галопом бешеным скакать,
И для чего бессмысленно лить кровь,
Своею красотой мужчин пленять,
Рассказывая сказки про любовь.
Одевшись в леопардовый наряд,
Взяв лук наперевес для антуража,
Раскосым взглядом стрелы посылать,
Сердца мужские поражая сразу.
Надменно с высоты холмов глядеть,
Мужское войско, ставя на колени,
Не нужно боевые песни петь,
И луком побеждать мужское племя.
Как прежде.
От тебя повеяло холодом,
Ледяными духами печали,
Словно лопнули струны гусельные -
Неумелой рукой порвали.
Затянули колки до упора,
Рвутся вдребезги струны — надежды,
Смотришь вдаль ты с немым укором,
Ищешь счастье такое, как прежде.
Харраша ж ты Русь...
Отобью звенящую косу,
И пойду гулять по разнотравью.
Со стеблей собью косой росу,
Накошу травы, стога поставлю.
Ты звени, звени моя коса,
Песню пой, хмельную пей росу.
И в лугах ложится полоса,
Под мою звенящую косу.
Я напьюсь воды из родника,
Что журчит на поле земляничном.
Прокричу кудрявым облакам:
-ХАРРАША Ж ТЫ РУСЬ!!! До неприличия!
Грибной бунт. (Сказка)
В верхушках крон гуляет Ветер,
Беспечный плут и озорник.
Осинкам он прически треплет...
Но вот чуть-чуть устал и сник.
Прилег вздремнуть на пень трухлявый,
Нетронутый дневным лучом,
Чтоб сил набраться и воспрянуть,
И тучи рвать тугим плечом.
Да вот, никак уснуть не может,
Под пнем услышал топот ног,
Среди осоки на полянке,
Собрался весь грибной народ.
Грибов набилось, что в лукошке,
Нет места яблоку упасть...
Все ропщут тихо, понемножку,
Но вскоре разгорелась страсть.
Все громче спор и пересуды,
За жизнь под солнцем и в траве:
-Поганки бледные — паскуды!
На власть уселись во главе!
Они теперь диктуют волю,
Как дальше жить и выживать,
Кто должен жить в траве, кто в поле,
И как любить, и как рожать!
Пугают засухой и мором,
На всех наложили оброк,
Позаражали все грибные споры,
Мать иху вдоль и поперек!
Порасплодили мухоморов,
Что негде голову приткнуть...
И суд у мухоморов скорый,
Чуть-что, заткнут куда-нибудь.
Все соки выжали с полянки,
Поотравив лесной покров.
Куда ни глянь — одни поганки,
Полезных нет нигде грибов!
И понял Ветер; надо тучи
Над сей полянкой разогнать...
Чтоб яркий, теплый солнца лучик,
Восстановил здесь жизнь опять.
Фальшивомонетчики.
Опилки пихтовые, щепки дубовые,
Все в целлюлозу сгодится.
Чуть-чуть акварели, немного водицы,
Краска должна получится.
Тонкой рекою растянем бумагу,
Ровно, длинной в километр.
Из пылесоса, водные знаки,
На ленту наносим при этом.
Фоторезак запускаем в процессе,
Ленту кроим по размеру.
Красим и клеим, и давим на прессе,
Купюры нам служат примером.
Враз с нищетой государство покончит,
Мы в этом сильно поможем.
Трудное дело, не каждый захочет-
Богатство страны приумножим.
Ангел Хранитель.
-Я никуда сегодня не спешу,
Садись за стол, попей со мной вина.
Сойди с плеча,- я Ангелу шепчу,-
Я на двоих разлил,
Так выпьем же до дна.
Да отдохни от всех своих забот,
Хранить меня довольно тяжкий труд,
Забудь про все, избавься от хлопот,
До понедельника заботы подождут.
-Ты, веселись и пей свое вино,-
Услышал я от Ангела в ответ.
-Хранить тебя, мне так отведено,
Как только появился ты на свет.
Ты, не грусти сегодня за отказ,
И поступай, как делал столько лет.
Внимание ко мне я оценил не раз,
Но мой удел, чтоб ты прожил без бед.
Тебе Господь определил твой путь,
А мой удел, в пути тебя хранить.
Познай предназначения суть,
Оно неуловимое, как нить.
«Живой» пример.
С друзьями спорил Воробей,
Что не боится Кошки.
И даже может перед ней,
Попрыгать он немножко.
Разумных доводов друзей,
Он слышать не хотел.
И на лужайку перед ней,
Пернатый подлетел.
Вцепилась Кошка в Воробья,
Своей когтистой лапкой,
От птахи перышки летят,
Мотается, как тряпка.
Огонь в глазах давно угас,
Не слышно больше хрипов.
Для Кошки ты мясной припас;
Сиди и не чирикай.
Вот так закончил Воробей,
Бесславную карьеру.
Но, сослужил он для друзей,
«Живым» примером.
Старые фотографии.
Увешана стена портретами,
В бревенчатом крестьянском пятистенке,
Вот кто-то в форме с эполетами,
С кафтаном на плече, по этикету.
А вот другой, в халате белом,
На фоне стен земской больницы,
Запечатлен в порыве смелом...
Но..., как похожи эти лица.
А здесь сидят за партой школьной,
Какой-то мальчик и девчонка.
А тут, на фоне колокольни,
В одном строю шагаю четко.
В шинелях земляного цвета,
И в сапогах не по размеру,
Идут за Родину ответить,
Чтобы потомкам стать примером.
И..., больше нету фотографий.
Лишь в серой рамке похоронки.
Они сложили жизни наземь,
Тот самый мальчик и девчонка.
А на стене осталось место,
Что мог бы детский смех заполнить
И фотография невесты...
Но там, надтреснутые бревна.
Улыбки апельсинового цвета.
Катилось солнце по земле,
Роняя капли янтаря.
Окрашивая в рыжий цвет,
Все, на своем пути, подряд.
Фасады серые домов,
Котов, дерущихся на крыше,
Лужайки блеклые холмов,
Забронзовев, казались выше.
Вставала рыжая заря,
Окрашенная рыжим солнцем,
Закат ложился за моря,
Оставив рыжий луч в оконцах.
Улыбки милых на лице,
Все, апельсинового цвета.
И пес, лежащий на крыльце,
Стал цвета ультрафиолета.
Журчащий рыжий ручеек,
Янтарь катал по перекатам,
Теперь похвастаться он мог,
Янтарно-золотым раскатом.
Катилось солнце по планете,
Раскрасив в рыжий цвет одежду,
Смеялись взрослые, как дети,
А, вот для рыжих все, как прежде.
Мой старый, добрый друг еврей.
Мой старый добрый друг — еврей,
Порой бывает простодушен,
Словоохотлив и не скушен.
И для него, моя, открыта дверь.
Четвертый юбилей.
В мечтательно-застывшей позе,
Благоговейно-благодушный,
Как будто бы почивший в бозе,
Где солнца свет листвой приглушен,
С лицом мечтательного сфинкса,
На старой лавке, возле дома,
Загадочнее мистер Икса,
Скучал мой друг — еврей знакомый.
Мою же легкую походку,
Не мог оставить без внимания,
И в голосе с усталой ноткой,
Он обратил свое воззвание:
-Привет, мой друг, как мало надо,
Чтоб в этот дивный летний вечер,
Составь компанию в награду,
Чтоб день рождения отметить.
Я рот открыл для поздравления,
Но грянул с неба гром могучий,
И неожиданным явлением,
Предстала тетя Сара тучей.
-За это лето, в вечер дивный-
Сказала резко тетя Сара.
-Четвертый раз, мой друг наивный,
Мой Моня юбилей справляет.
Весна начинается в Апреле.
Недавно пообщался я с евреем,
С соседом по площадке, дядей Моней,
Он чувственно сказал: - В Апэле,
Весна без стука в дом заходит!
-А,как же Март? - Вопрос был задан,
Мной, едко и не без ухмылки.
На что ответ: - Мой друг, ты спятил!
И выкинь с головы опилки!
Спроси, хотя бы тетю Сару,
Она с готовностью ответит...
Апрэль — пропитан же нектаром,
Кинзмараули и Кохетти.
-Не верьте, Моне, друг наивный, -
Мне тетя Сара возвестила.
-Я, отдалась ему в Апрэле...
И, Моня, таки, стал музчиной.
Модные джинсы.
Меня увидел на площадке дядя Моня,
И вместо «здрасьте», он изрек урок.
Я многое узнал о классике и моде,
Всю душу, дядя Моня, вложил в монолог:
-Ой вэй, ну шо за бруки на тебе надеты?
И, шо за злобный пес подрал твои штаны?
Ты словно голодранец с оперетты,
С под лоскутков коленки голые видны.
Мой друг, ты одеваешься с помойки?
Такие джинсы не оденет даже бомж!
Ведь, дядя Моня, спец шитья и кройки,
И почему, ты, к дяде Моне не зайдешь?
Но в тот же час вмешалась тетя Сара:
-Послушайте, наивный юный друг,
Портной нашелся! - приговором прозвучало...
-У Мони же все валится из рук.
Руки музыканта.
-Я рос интеллигентный мальчик, -
Повествовал мне дядя Моня.
И гениально — однозначно,
Лабал на скрыпочке без горя.
-Ты посмотри ж на эти руки,
На эти пальцы Паганини,
Я извлекал из скрыпки звуки...
Вивальди! Моцарта! Пуччини!
И взяв аккорд для продолжения,
Мой лектор вдруг увидел чудо,
Небесным грозовым явлением,
Возникла, тетя Сара, ниоткуда.
-Где Моня — где интеллигентность!? -
Как лев рычала тетя Сара.
-Еще он с детства был повесой,
Как будто б я его не знала!
С ушей стряхните макароны,
Що дядя Моня Вам подвэсил,
Карманы чистил по пэрронам!
За это ж знает вся Одесса.
Зимы коварство…
Всю Землю принял снег в свои объятья,
Холмы укутал серебром,
Планету нарядил он в свадебное платье,
Сковал он реки свадебным кольцом.
Ты так прекрасна в свадебном наряде,
Невинной зимней свежести полна,
Моя Земля в торжественном обряде,
В безмолвную тоску погружена.
Снежинки падали под вальс метели,
Свечою звездной озаряя путь,
Лишь на три месяца любовь взлелеяв,
Зимы коварство обнажая суть.
Дамская сумочка.
Ключи от квартиры, ключи от машины,
Помада, духи, карандаш.
Здесь каждый предмет по местам разместили,
Отсутствует здесь ералаш.
Булавки, иголки и ниток немного,
Мохеровой шерсти моток,
И лишнего нет ничего тут такого,
На все отведен уголок.
А так же; портрет во весь рост, обрамленный,
Аквариум, с рыбкой в воде,
Десяток шпионов судьбой искушенных,
В свободном пространстве — везде.
Продукция всех парфюмерных заводов,
Пакетик цветных конфетти,
Будильник, компьютер, прибор для погоды,
Нашлись утюги по пути.
Еще, две страницы, формат А-4,
Весь список того, что внутри.
Есть все, что снаружи и все, что в квартире,
Чего только здесь не найти.
Короче, есть все, что возможно придумать,
Что нужно иметь под рукой.
В закрытом пространстве простой дамской сумки,
«Огромной»... с ладошку, такой.
Волк и Ягненок.
У сильного всегда бессильный виноват:
Тому в Истории мы тьму примеров слышим,
Но мы Истории не пишем;
А вот о том как в Баснях говорят.
И.А.Крылов.
Решил, Ягненок, коммерсантом стать,
Чтоб родине своей, долги отдать.
За травку за зеленую, что в поле,
За то, что не в загоне, а на воле.
Ведь кто-то должен экономику поднять?
Не мачеха мне родина, а мать.
И только с делом, он, определился,
К нему налоговый инспектор-Волк, ввалился.
За шиворот Ягненка взял,
Задал вопрос: «Откуда капитал?»
- Ты, ровно год налоги не платил!
Вот так, инспектор, свой вопрос постановил.
На что ему, Ягненок, отвечает робко:
-Мне года нет, прости меня, сиротку.
-Ты,что, баран, перечить мне изволишь?
Быть может паспорт предъявить, ты, соизволишь.
-Я не баран, я только лишь Ягненок.
-Нет, ты, баран-баран уже с пеленок!
И если сказано, что год,
Не смей перечить наперед.
Ты что, не слышал про указ?
Ты дело начал-шкурка, раз.
Нарушил, ты, один, другой указ и третий…
-Но, ведь они противоречат.
-Ты что, опять, инспектору перечить?
И чтоб закончить этот разговор,
Волчара, нашего Ягненка, в околоток свел.
За рвение, Ягненок пострадал,
Налоговый инспектор шкурки снял.
При этом, так значительно подумав...
Сказал: «С тебя-то, я содрал всего три шкуры,
А, вот с быка-упрямого осла,
Содрал я шкуры, как с заправского вола.»
Анютины глазки.
Словно капли дождя на траве,
Словно слезы росы на листочках,
Просыпаются ноты-мечты,
Не уснуть, просыпаются, точка.
Будто в мае, весенним дождем,
Окатило да так, что до косточек,
Все казалось, еще подождем,
Только ждать уж нельзя, светят звездочки.
И глаза, что анютины глазки,
Не на клумбе они расцвели,
Посмотрели, как-будто из сказки,
Всколыхнули, согрели, зажгли.
Вроде бы, ничего тут особенного,
Вроде бы, ничего не случилось,
Только ночь буду я колобродить,
Ждать, как зорька засветит лучину.
Седой скрипач.
По струнам скрипки пляшут пальцы скрипача,
Волшебника и повелителя людских сердец.
И будоража душу, звуки горячат,
Божественной мелодией касается души творец.
Кто власть такую дал тебе, седой скрипач?
Играть на тонких струнах человеческой души.
Ты, нежным звуком лечишь душу, словно врач,
Мелодией своей тоску ты заглушил.
И щиплет скрипка нежным звуком уголки души,
И по щеке течет соленая слеза.
Слетев со струн натянутых, мелодия спешит,
Подхваченная ветром улетая, тает в небесах.
Пыль.
Головы людей забиты пылью,
Пылью перемен и прахом ног.
Зачастую, сказку объявляют былью,
Но, какой же в этой были прок?
Честные слова мешают с грязью,
И напротив, грязь, возносят на престол,
В небылицы, как-то верят сразу,
Истина, как кость, летит под стол.
Только сказки, все гласят, я знаю,
Будто бы добро повергнет зло,
Может не о сбыточном мечтаю?
В жизни, все пока наоборот.