122 дня
Я не помню, как стал твоим другом,
Но запомнил, как сделался сволочью.
Как носил тебе воду в кастрюлях
И валялся под лестницей в полночь.
Как из крана черпал помои,
Как наутро выламывал двери.
Я затягивал кожу над локтем,
Избегая брезгливых соседей.
Ты простил бы коварство матери
И меня за те метки из щелочи.
Я не помню, как был тебе братом,
Ведь сейчас я последняя сволочь.
21.11.22
vogabonde
Ты русский, а я свободная
Ты — русский, а я — свободная,
Я истины мелкая дрожь.
За досками в избах голодные
Заточат и зубы, и нож.
Ты — русский, а я — чужая,
Привыкла смотреть свысока.
Не стану сдаваться без битвы —
Не знала оков рука.
Ты — русский, ты рабской крови.
Собаке собачья смерть.
От горького привкуса воли
Мечтаешь свой рот оттереть.
Ты — русский, а я — демократия.
Я голос, коптящий ложь.
За страхом, сгибающим спины,
Воспрянет заточенный нож.
19.11.22
Червоно-чорне
Ти фанатик усього червоного,
А я винайду блідо-чорний.
Уздовж берега замість крейсера
Колихається марево човника.
Замість зопалу вирваних крилець
На руках колисаю шрами.
Це не суще, то просто видиться.
А між нами понині хмарно.
Сан-Франциско потоне у спеці,
А в Парижі насунеться злива.
Ми з тобою будь-де у безпеці,
Якщо тільки обоє щасливі
18.11.22
Забери
Забери з собою далеко,
Якщо тільки до мене повернешся.
Забирай і в мороз, і у спеку.
Якщо віднайдеш і усміхнешся.
Забери як масивну валізу,
Я справді не варта болю?
Сніг на грудях тягне донизу
І малює на скронях долю.
За вітри, океани і ріки
Я могла б випити знову.
Та стрибаю зі стелі на стріху
І підтримую прісні розмови.
Заплющаю знекровлені віки,
І мене пожирає пліснява.
Я знеструмлена, вимкнена, стиснута.
Я просочена згноєнним листям.
Завітай без букетів і жартів.
Ти десь чув моє справжнє ім’я —
Я для тебе синонім краси,
А для мене ти завжди «сім’я».
14.11.22
Я
Мене ніяк не звати
І нікуди не кликати.
Я незалежний
І незламний. Відколи
Не жадаю ночами зникнути
І не слухаю Боуі по колу.
Я — розлоги.
Я чиста постіль.
Я не сфера.
Я квіти у просторі.
Я повітря нічного шосе.
Я не тлію під лезами осторонь.
Я не лінія білого пилу,
Я не картка державного банку.
Я твої корабельні вітрила,
Я безхмарний морозний ранок.
16.10.22
Я зливою попід хмарами
Я зливою попід хмарами
поринаю на дно криниці.
Аби не плакать, я сміюся,
і мені, неначе, й справді весело.
Після смерті у роті холонуть слова
і гинуть в повіках зіниці,
А тіні боронять душу
в останній священній месі.
Забуваються геть на мокрім асфальті
нігті попутника,
Я забуду і лезо,
й принизливу вранішню кривду.
Волосся у снастях,
а плоть то русалоччин мотлох.
Я не тіло, я морок,
суцільна вціліла огида.
А ми збиралися в дорогу
А ми збиралися в дорогу,
Неначе то остання путь.
Зітхання, кафельна підлога.
— І парасольку не забудь.
Що треба? Чемно посміхнутись,
Удати лад, зіграти спокій.
«Ми разом, щойно повернулись!»
Від сорому палають щоки.
У тиші гомоніло серце,
Удари грому, сірий дим.
Я турбуватимусь про тебе.
— ты зонтик всё-таки забыл.
Последнее, что я хочу сделать
Я начинала путь в своё прекрасное далеко, хотя нет, не я одна.
Мы с ним всегда умалчивали и прятали один факт, который нас вдохновлял: ДТП — лучший факт самоубийства. Почему?
Потому что пострадавших всегда больше, чем виноватых.
И как долго пришлось бы утаивать это
Никто из нас не имел понятия.
Пока однажды мы оба не получили удар под дых.
Если ты сам себе пускаешь пулю в висок, тебя считают ужасным эгоистом. Только вот всем плевать хотелось на твои чувства, на честь и достоинство,
На тот факт, что своим ветхим костлявым телом ты накрывал весь мир в попытке согреть каждого,
Кто никогда не имел внутри фитилька, желания быть тёплым или даже гореть ярко-красным пламенем.
И мы были одними из тех страждущих.
И ты не поверишь, но все твои записи, зарисовки, твои идеи и осколки, которыми ты резал руки и рисовал на стёклах, похоронят вместе с тобой.
Тебе выбирать каким тебя увидят —
Будут ли стыдливо отводить глаза
Или толпиться у ямы с желанием бросить горсть земли наперебой.
Он мечтал разбиться на машине,
а я помогала ему проснуться на следующий день,
хоть он меня об этом не просил и никогда бы не простил за это.
Я умерла от анорексии или от препаратов, которыми меня насильно кормили.
А еще извела всю бумагу на стихи и прощальные письма тем летом.
На нас смотрели как на великомучеников.
Он был распят, как Иисус,
а я сожжена на костре, словно ведьма.
От меня остались лишь зелёные глаза.
И последнее, что я хотела бы сделать, перед тем, как исчезнуть,
Стереть со стекол и из памяти очерняющих призраков прошлого и кануть в лету навсегда.
Ты позволишь, я же — ни за что и никогда.
27.09.22
ты
Ты у меня из головы даже на перекур не выходишь.
Стоишь, облокотившись, схватившись за поручень облезлый.
Я снова сползаю по стене медленно, цепляя куски штукатурки.
Твое естество заполонило пространство так, что для моих червей нет места.
Весь фундамент под пылью прячет сотни предметов:
наши общие фото, пластинки рок-групп — рудименты эпохи, этого хватит сполна.
Воспоминания всех прожитых дней тотчас мешаются в кучу,
Стынут кровяные тельца и гравировкой прорезается выражение, ставшее нарицательным:
Опыт, а не судьба. Всегда невеста и никогда в полной мере жена.
24.09.22
Я зол
Я злюсь на весь мир и на каждого в нем человека.
Я зол и готов зацепить плечом рядового прохожего.
Я спорить могу из-за разницы цен и во времени,
Я так зол, что любому хочу зарядить со всей силы по роже.
Я терпеть не могу обниматься, учтиво здороваться.
Я зол, моя ненависть свила мне кокон из шерсти.
Я злюсь каждый раз и кутаюсь в старый камзол.
Я страшен, как черт, и у нас у обоих нет сердца.
15.09.22
Your eyes
Я дивуюсь твоїм очам —
У них спокій безкраїх просторів.
Ти радієш звичайним речам
І співаєш зі мною надворі.
Жодних сумнівів, сорому, принципів,
Лишень чорні сплетіння вій.
Грім травневий зробиться приспівом
У найліпшому нарисі мрій.
Сонце чемно цілує руки,
Небо вип’є вина у середу.
Попри ризик страшенних мук,
Ми подбали нарешті про себе.
Я залишу тобі платівку,
Що звучить як зимовий вальс.
Відчувай, поринай, причаровуй
І затям-но, який ти прекрасний.
14.09.22
Малюнок синьою ручкою
У мене в шухляді захована купа каблучок.
На жаль, обміняти я їх вже ніколи не зможу.
На згадку про наші довічні дитячі заручини
Залишиться лагідний погляд крізь сльози ворожі.
Памятаю, почула від тебе блаженну промову:
«Mon ami, моя рідна, розлуки то просто дрібниця.»
І все, що пізнала, наразі ховаю в шухляді,
Благаю, ami, отямся, отям і спинися.
Так прикро, я млію від кожного теплого слова.
Ти знаєш, я з лютого наче заклякла мішень.
Вбачаючи день, зруйнуюся в сутінках знову,
І лишень прошу не співай з нею наших пісень.
Всем людям, которых я прежде любила
Мой облик слишком губителен
для взора чужих детей.
В каскаде секунд
мне бы хоть миг
никуда не спешить.
Несу до столешницы пригоршню старых монет,
Для сердца — ружьё, водворю меж бровями мишень.
Со счастьем до края покоится старый кувшин.
Мне видится мрак поглощающий, прячусь и злостно кричу —
Устрашающий взгляд исподлобья в квадрате морщин.
И вот наконец я готова ужиться,
Со всеми, кто прежде не смел осуждающе бить по плечу.
Не зная, как плыть, я ныряла за теми, кто плавно тонул.
Тянула время и время тянуло руки.
Заросли год спустя сорняками
знакомые тропы,
На прогулку по ним зачастую хватало суток.
Не спасать, а спасаться бы бегством от тех, кто останется прочерком.
Время требует этим ошибкам вырыть могилу.
У меня так уныло потешным был каждый проделанный шаг,
Даже написана ода всем тем, кого прежде любила.
Star shopping українським небом
Star shopping українським небом
Де ти є? Почекай-но на мене ще трохи.
Я з’явлюся примарою слідом за першим промінням.
Покажу тобі все, що навчилась без тебе робити,
Як з чудовиська стала цілком собі гарним створінням.
Я не знаю її: вона гучно бажає здоров’я,
Потопає в плітках і шепоче на вухо відразливо.
І щоразу стискає міцніше руки на грудях,
Але головніше, що ви з нею навіть не сваритесь.
Хто я є? Цілковите презирство і купа лахміття.
Без одежі холонуть кінцівки, а вітер плутає волосся.
Врешті-решт, що я знаю, полишу рядками гранітними,
Ти в ладу, от і все, ти щасливий, нарешті збулося.
Ми діти
Ми діти в зіпсованих вінстоном кедах квіткових.
Як кара небесна дорослість стискає плечі.
До біса, не хочу стирчати весь день удома,
Спливати потоками крові і прати до півночі речі.
Не хочу занурити пасма в облуду і кривду,
Не хочу лукавих обіймів, сторонніх рук.
Бажаю лише в зоопарку пестити левів,
Вважати, що тато назавжди мій ліпший друг.
Ти вітаєш усіх, хто не любий, лагідним поглядом.
Ти звикаєш до сивості неба і спирту у подиху ввечері.
Лиш незвично прийняти усі ці дитячі спогади
І дозволити болеві хусткою вкутати плечі.
06.09.22
Звезды ропотно шепчут
Звёзды ропотно шепчут хоралы —
Это будто бы ливнем на волосы,
Это словно хрусталь в слое пыли,
Это, кажется, стужесть в голосе.
Нечестивых поступков пригоршня,
И без памяти счастливы вроде,
Но лишь больно и страшно проснуться
От «прощай» из постели напротив.
Директор по подвязке облаков
Он лично со мной не беседовал, нам было совестно.
Лишь бродил в переулках призраком каждой дождливой ночью.
Он гражданин этой знобкой паршивой планеты —
директор по подвязке облаков, если быть точным.
От трещин зрачков до заноз на мизинцах и шрамов
Он щадит свою розу и мостит каменный остров.
Он — гражданин опустевшей холодной державы,
В упадке повисший над полом и некой пропастью.
И однажды синхронно мы вскинем ресницы в закат.
И может внутри что-то дрогнет, как дергались руки директора
В попытках стянуть поуже петельки пропащего плана,
Дабы достичь леденящего душу эффекта.
Не оставляй меня
Оставляй дверь незапертой, Ченни,
Весь мой разум стремится потоком
В стоки ярости, фальши и черни,
Поражая конечности током.
И запомнись такой же бесстрашной,
Будь фривольна, как этим вечером.
Оставляй и не будешь оставлена.
Истлевай, дабы снова зажечься.
Я бы был благодарен, Ченни,
В сотый раз задыхаясь в трубке,
Передать тебе связку смирения,
Обрамлённого гордостью хрупкой.
Everything u said
Але станом на зараз — війна.
Не питай, чом ночами не сплю,
Чим сполохана містом блукаю,
Захлинаючись кров’ю зі сміху.
Як зозуля дротами на ранок
Підлатаю спотворену стріху.
Сповиваю духовну основу
Непорушне ідейне гніздо.
Щодо завтра провадимо мову,
Зігріваючись терпким вином.
Ти благаєш про смерть в безгомінні,
Я живу серед попелу мрій,
Чорних рук, білих крилець сплетіння,
Пристрасть серця, невпинний двобій.
Як вертатимеш в грудні додому,
Не полиш полуниць і квіток.
Мені лячно дивитися вгору,
Я нажахана смерчем думок.
І все те, що колись ти промовив,
Відтепер лиш суцільна луна.
Щодо завтра провадимо мову.
Але станом на зараз — війна.
u said
У тебя на репите u said.
Поклянись, что зализаны раны.
В равной битве поверженных нет.
Стон невежества, терпкий дух травмы.
Ты крепись, закрепись и воспрянь.
Осмотрись, на границе не курят.
Ощутив невесомую грань,
Осязаемой больше не буду.
Ты смолчал, а я знову у розпачі
Почему ты молчишь? Я ждала твоих пламенных слов.
И гамбитных мотивов твоих мне никак не понять.
Ты надменно и громко ворчишь, затыкая мой страждущий зов,
Надеваешь трёхцветную ткань и боишься взглянуть на меня.
Почему ты смолчал? Разве смерть в самом деле оправдана?
Солнце дышит сквозь трубку и почва рассеялась в пыль.
От удара ракет затрясётся мой отчий приют,
От безмолвия каждый предмет превращается в мокрую гниль.
Уходи, убирайся отсюда, не смей оглянуться.
Тянешь пальцы к глазницам, а к горлу подходит комок.
В прошлый раз ты явился в мой дом в час погашенных окон,
В этот раз на полу оставляешь отвратный кровавый плевок.
Погибая за горизонтом, на войне солнце встанет опять.
Чёрный юноша явится утром и прикажет детей расстрелять.
Ты молчишь, но отныне стыдливо,
прячешь алые кисти в карман.
Солнце завтра взойдёт для нас всех
На плацдарме беспочвенных ран.
1.03.22
just tonight
So this is all because of me. Прелестно.
А страх гнездо мне свил под потолком.
Льняная простынь, пепельница, кресло
И с ласковой отеческой негой
Грозишься придушить меня во сне,
Нарушить мой младенческий покой.
Не ночь в безвестности,
а страждущий посменно
фантом оракула
разбавленный в беде.
Исподтишка меняются портреты,
Была ни с кем — оставлена нигде.
И ты исчезнешь ровными кругами,
Вода сокроет всплеск нежнейших рук.
Больна я, сэр, и смех не мера счастья,
А мера бесконечных злостных мук.
17.02.2022
ты убил меня
Что ты сделал со мной? Вопрошаю.
Изучаю больничные стены.
Скажут: «монстра без крови и кожи»
И катетер протиснется в вену.
Что ты сделал со мной, любимый,
Что зрачки застыли на месте?
Гниль и яд наполняют щели
С той поры, как мы снова вместе.
Мое тело ведь все ещё дышит.
Космос к нам безразличен и глух.
Полон космос чернящих материй,
Хладнокровием режущих слух.
Я ведь точно пойду на поправку,
Затеряюсь в памятной гуще.
Мне советуют быть человеком,
Но я стану значительно лучше.
психиатр заставил меня заткнуться
Мне понравилась тень на плечах
в кабинете седого врача.
Как он поднял вольготно перо
и размашисто внёс мои данные
Между линий, сплетающих крест.
Он спросил: алкоголь, вещества, ароматы вносят правки в рыхленную почву души,
Побуждают эмоций всплеск?
Ты сказала с надрывом, восторженно,
Чтобы не было стыдно за интонацию:
«не курит, не пьёт беспочвенно
и, к тому же, почти не ест».
Небольшое количество памяток оставляю на колбочке в среду,
Мой любимый приют пылает
Весь в огне, поглощённый небом.
Кто поможет ребёнку? — тайна.
Кто укроет? — бездомный бог.
Поливая бензином сиденья — не останется больше мест.
Я танцую с безликим рокером.
Тридцать третья в списке невест.
Политика партии
По мертвому городу энному
Бродит мусор с приставкой био.
Глупым быть здесь бесплатно — бесценно,
Быть уродом — совсем некрасиво.
Младший брат проиграл пол царства,
От обиды над тумбочкой вздернулся.
Ты забыл принимать лекарства
И над ложкой копчёной сгорбился.
Не хочу представляться прострацией,
Рисовать Заполярье на стенах.
И рыдать, поменявшись ролями,
И пальпировать сердце на венах.
Ты забросил свои лекарства,
Монстры кружатся в окнах зала.
Собрать кучу болезней проще,
Чем в отрочестве груду металла.
Сделай выбор: веревка и пуля,
Все поступки останутся в тайне.
В результате — нанизан на дуло,
Пироман оступился. Случайно.
Боже, царя храни
Оставьте в покое осколки доски резолюта.
О, Боже, спаси короля
И его ненавистный режим.
Семья, пять детей, семь граненых стаканов, голодная смута.
«Улыбаться опасно для жизни» —
А кто здесь рождался живым?
Потолок растворился под действием силы тяжести —
Тяготящей фантазии, в рёбра вонзающей медь.
Если путь эмбриона проложен такими чащами,
Есть ли шанс попытаться в этой стране не взрослеть?
220 по встречной во сне вдоль желтеющих окон,
Вы хоть раз от тоски заносили под кожу когти.
А отец, вбивающий в стену со зверством конечности,
Несомненно любя и заботясь до бесконечности,
Наблюдает, как скромно семья чёрной ложкой черпает деготь.
Убегай, захвати кожуру апельсина и молот,
Уничтожь монумент — эпохальное чувство власти.
Очертания тлеющих образов в детских бумажных костюмах
Беззаботно рвут в поле цветочки из крови и пластика.
9.01.2022
солнце в палате
я умру на проспекте победы —
пациент тридцать восемь, ноль пятый этаж.
в тесной лампе вольфрамово слепит
своенравие, стылая блажь.
я — твой пепел, я — прах, я бессовестна.
я — кинжал, ритуальный танец.
я — пожар неестественно блеклый,
невозделанный мёртвый румянец.
приходи. положи на вязки.
разломай, раскурочь меня в клочья.
по кому разрыдаются чайки?
разрываюсь в припадках ночью.
мокрый лоб, в шрамах кисти, стекло.
и на лбу чёрный бархатный выступ.
тебе снова дышать тяжело?
или это ещё один приступ?
от жестокости вянут цветы,
трафаретами жизни рушат.
ты, наверное, жадный дементор,
через рот мою всасывал душу.
6:02 am
Hi Layla (preordained)
Да, ты снова кричишь у двери…
Кости в воздухе вертит случай.
Здравствуй, Лейла, заткнись и замри.
В коматозе бреду наощупь.
По инерции, слаженно, в темени,
Снег сухой, звонкий шёпот и кровь.
На весь мир чертыхаясь, по времени
Успеваем сыграть в любовь.
Где сейчас ты и с кем куришь трубку?
Где тоскуешь, где пьёшь кодеин?
Кто с тебя такой нежной и хрупкой
Беспощадно срывает сатин?
Я не знаю, я жив или умер,
Плач сокрой, не звони, не ищи.
Был тобою клинически болен
Среди сотни стеклянных машин.
Я не помню, когда же я умер.
Плач сокрой, не кричи без слов.
«Я тобою клинически болен» —
Растворился предсмертный зов.
Смерть вином разлилась в бутылках,
Смерть моя — это чёрная гладь.
Я давно за морями, Лейла,
Я в глуши сотворил благодать.
Разбуди меня в 4:20
Я видел вчера твоего малыша —
Весь понурый в рубашечке едкой,
За тревогой стеклящей печалью глаза
Шрамы прятал под тканью в клетку.
Утром встретил его у парадной,
Пять утра пропускает дрожь кожей.
Вышел часом позднее нарядным,
На него ведь совсем не похоже…
Он заводит будильник отвержено,
Тень в углу принуждает сдаваться
Под балконами дремлет поверженный,
Кто пытался открыто сражаться.
Это шутка, он кружится в танце,
Твой малыш глухо падает, меркнет.
Синий кит поправляет повязку,
Смерть — свеча и источник энергии.
Он утопится в горечи дыма рассвета.
В желчи воска увидишь мольбу.
Но таких отрешённых в Новом Завете
Хоронить заставляют в закрытом гробу.
Лауданум
То ли хочется вскрыться, то ли рёмер настойки на брудершафт
Протянуть,
Поднести к огрубевшим губам, осторожно касаясь фарфора.
Как твердил Мандельштам, путь и срок, исчерпав, возвращаются вспять.
На поверхностях вен распластались рекой приговоры.
Мне в раю будет тесно, хоть и крылья зашиты под кожей.
Гниль сочится из глаз, вся свобода — субъект произвола.
Клонит гордость ко сну под прерывистый шёпот пульса,
Оставляя нам право на вдох, на последнюю в жизни подлость,
на предательство, страсть и мятеж,
На глоток смертоносной эмульсии.
Мы мертвы
Что в карманах пустых разносил по стране Мессия?
Мой клиент спит на галстуке под золотистым куполом.
Только пальцы его, отгнивая, разили величием,
Кокаином, деньгами и плохо сокрытыми трупами.
Воет волком на сон, на съедение бросает кости.
Серой путанной нитью на палец мотает встречи,
То улыбку растянет, то кадавром провалится в сон,
Сбросит кожу в огонь, а в глазах прорастит увечья.
Страх услал всю поверхность чёрного солнца на башне.
Слышен пир сумасшедших, бал на остатках тел,
Благородство амбиций, бесчисленность галлюцинаций,
В бездну тьмы уносящая масса губительных дел.
С днем рождения
Ошибкой-крестиком и звездочкой в задаче,
Двумя полосками на пластике в руке,
Глотаешь трупный запах — мама плачет,
Рождён распятым, запечатанным в стекле.
Ты стал хлопком дверным и колбой цианида,
Ты ртутный пар, вдыхаемый «момент».
Ты боль меж рёбер, воткнутые иглы,
Ошибка юности и горечь долгих лет.
Переглянувшись за столом, вздохнём.
В преддверии шумливого молчания
Мы поздравляем с днём рождения, будь силён —
Ты чья-то ипотека, страшный сон,
ты суицид, ты разочарование.
Hello, friend
Я — пепел, рассеянный среди песка пустынного пляжа.
Никакая земля не сможет спасти меня от прилива.
Я — копоть на ложке, я пыль на крыльце, я сажа.
Я — надгробная речь, изречённая неторопливо.
И когда я эту жизнь не совсем понимаю,
Когда выбирает она говорить со мной без слов, одними лишь жестами,
Я выбираю маленькие полеты в своё громоздкое никуда,
Принимая себя вертолетом, а воздух навстречу — нашествием.
Унизительно зол заточенный под замком узник,
Узник совести, трупом свисающий в пропасти.
Разрезающий воздух руками и криком пронзающий тьму,
Представляет, что шрамы со скрипом становятся рёбрами лопастей.
Не я (Романтика)
Золотые пальцы сжимают плакаты
С аскетичными бледными надписями.
Мы пыль под ногами майора,
Затоптаны мнимой гласностью.
Из-за тихих озёр коммуны
Шелестит безграничное поле.
Укрывается шалью сумрака
Тополь — силы синоним в народе.
Моя матушка — ласка пригожая,
Мать Мария — сердца невинность.
Муки тлеют под кожей схожестью,
Сын мятежный исполнит повинности.
Я чекист, но такой же, как ты —
Человек,
осыпающий ложью пергаменты.
«Расстрелять!» — покрывают надменность кресты,
Укрываются снегом паперти.
Канделябр обласкан пламенем,
«Расстрелять!» — их с десяток пытали.
У войны — лёд, осколки и медь,
Не хрусталь, а кровавый камень.
Среди узников духа у каменных стен,
Там ошибка в огне фанатизма:
Моя мать — и печаль, и любовь всех систем,
Моя мать — лицедейка трагизма.
С нас довольно дешевых истин,
Распластаются тени знаменем.
В этом городе ружья — кисти.
Живописец — жестокий маляр.
Приголублю холодное тело,
Пригублю леденящий арак.
Дымный полдень, в крови воскресенье.
Я твой сын, мама, твой злейший враг.
Graceful without remorse
Виват, король, виват, держава,
Бесстыдность, бедность, пустота.
Нужда в надежде, словно жалом
Отравит юности летá.
Виват королю и державе!
Безысходности, бедствию, глупости.
По кварталам на жёлтом трамвае
Пролетаем над краем пропасти.
Виват, королева, воистину
Выткан перед порфиры золотом.
Дух отчаянья стынет на пристани,
Рассекаемый серпом и молотом.
День погиб, небо кровью окрасив,
В нашей камере парочка окон,
Чтобы видели мы, как прекрасен
Этот мир вне железного кокона.
Слышу ворохи лживых газет,
Дремлет узник в прокрустовом ложе,
Виват, враг народа воспет.
Виват, лучший враг молодёжи!
Инфернальностью дышащий голос,
И прикованы души к экранам.
Под натиском масс раскололось
Царство Смерти — Фата-Моргана.
Призрачный путь вождя
Можно жить без конфет, но без пуль жить нельзя.
Ссылают блаженных в Элизиум.
Леденящим хопéшем
В сердце вонзят
Своим детям останки провизии.
Как им жить на войне?
И в тюрьме без просвета
За касание кожей мечей…
Обод солнечный скроют убитыми,
Подставляя белёсых плечей.
Где-то дьявол вздохнул, плавит море свечей,
Извергает протухшую плоть.
Тот, кто тайно был проклят, публично воспет,
Приказал всю семью заколоть.
Укрываясь бетонными плитами,
Тянут руки в священную высь.
Можно жить без конфет, детка, просто смирись,
Каждый день начиная молитвами.
С добрым утром, плывет под ногами земля,
Тонет город в топкой суффозии.
Без конфет проживешь, а без пуль нам нельзя,
Твой путь к миру покрылся коррозией.
vibe
мне холодно без твоего тепла.
без согревающего шепота на ухо глупых мелочей,
без одобряющего возгласа, без хохота, без белых полусогнутых плечей.
мой город безымянных утопает в дымке,
мне страх связал петлю под потолком,
здесь холодно, сижу с плитой в обнимку.
исчезну. буря белоснежная неспешно
накроет тело вязким полотном.
так зыбко… выживу?
пришлю письмо с приветом.
раскрой, прочти, смущенно улыбаясь,
хоть холод мне все руки обглодал,
ты засияешь, ярко заискришься,
в моей душе устроят чувства бал,
в сердцах исполнят свой прощальный танец…
03.12.2020 12:43 am
And to those i prayed for, to those i needed by my side
»… i mean it been going on and building up for so many years that i was… u know… suicidal, i mean i just didn't wanna live» ©️MTV interview with Kurt Cobain, 1993
Я замираю за мольбертом статуей.
Ты слышишь шёпот? Топот белых ног?
Это порхает прочь моя проклятая
Мечта счастливым быть, не чувствуя дорог.
На кухонном столе мои рисунки,
Худые руки в тонких свитерах,
Стекло дрожит от ветра, плачут струнки
Души моей, уснувшей в лепестках.
Черчу контрольную фигуру — треугольник,
Мне планку ниже некуда ронять.
Кричат родители, что я самодовольный,
Меня и не хотелось им понять.
«Я лучший в школе, папа, гордость класса!
Нет, что ты… это? Не уроки. Что? Каракули.»
И снова боль — подруга седовласая,
Толкнула меня в бездну и заплакала.
Весь под прицелом убегаю в Макса Планка*,
И дуло лижет с похотью висок.
Вот на холсте красуется землянка,
Здесь реку тянет с гордостью мазок.
Я автор тех сожжённых «Летних трелей»,
Мне с искренним сочувствием титан
Шлёт робкую улыбку из-за двери,
Ту самую, которой я не знал.
Ты видишь, папа, я совсем серьезный,
Я выбросил весь «мусор» из стола.
Я вытру слёзы, вылечу нервозность,
Но как же мне очистить и себя?
Безумным вырос и таким остался,
И утопился в красочной воде,
Ведь если исподлобья смотрит маляр,
А не учёный, верно — быть беде.
Загнав судьбу в укромный уголок,
Закрыл собой от пагубных влияний,
И, упираясь тонкими руками в потолок,
Ломаюсь я под гнетом ожиданий.
Прошу прощения я только у себя:
Прости, душа, израненное тело,
Прости, мечта, за то, что без борьбы
Я бросил в долгий ящик своё дело.
«Ботан, заучка, чопорный, закрытый,
Самый противный мальчик в нашем классе.»
Я отстранён? Я в поисках гармонии,
Бреду вразрез насмешкам серой массы.
Замру, достигнув берега Невы.
Там, за морями, слышен топот ног.
Это летит ко мне навстречу радо
Моя судьба, не чувствуя дорог…
25.09.2020
Оливия
«… im clinically insane. walking home alone I see faces in the rain.»
Привет, мамуль, я снова дома,
Слышишь? Как тихо ключ коснулся нашей дверцы.
Крадусь до комнаты и чувствую: ты дышишь,
И счастье наполняет мое сердце.
Что нового сегодня? Три пятёрки!
По русскому, искусствам и природе.
Но, знаешь ли, бывают в школе терки,
Сегодня слабый схлопотал по морде.
Ты за меня не бойся, я расту,
Хватаюсь ручками за жизнь я понемногу,
Из серой пресностью запрятанных текстур
Стараюсь я создать свою дорогу.
Вчера домой зашли твои приятели,
Ты заперла меня в кладóвой снова,
А тот брюнет с фингалом так внимателен,
Нашёл меня, назвался папкой новым.
Ну ладно. Дело мне какое до романов
Чужих, написанных умелыми руками,
Или твоих коротких, негуманных,
Порой жестоких и кровавых временами.
Ты не шипи и не зови меня по имени.
Ну что за глупость — как меня зовут.
По паспорту я Оля, так терпимее,
А ты представила: — Оливия, наш шут!
Я снова выметаю праздник, мама,
На ветвях веника остатки кутежа,
А среди мусора, моих эмоций, шрамов
Твоя любовь — частичка миража.
Ты спишь. Я запираю своё детство,
Все страхи разом в темной кладовой.
А боль и глупость мне уж по наследству
Свалились грузом, смертной тяготой.
Приказано людьми любить тебя,
Забыть, что это чувство отвратительно.
Стоять смиренно, голову склонив,
Молиться за здоровье, за родителей.
Ключ от дверей оставлю у соседки,
Прости меня за грубости. Держусь.
«Цветочек аленький, как выросла ты, детка!»
Его сорвали. Больше не вернусь.
Сегодня выпал первый чистый снег,
Я провалила жизненный урок.
Брожу проспектами, над ухом детский смех,
А я мечтаю отпустить курок.
Ты за меня не бойся, я расту,
Хватаясь ручками отчаянно за жизнь,
И, разряжая плачем пустоту,
Стараюсь к миру проще отнестись…
05.06.2020
Мальчик в полосатой пижаме
Он играл мне на укулеле,
Разрывая все мысли на плёнке.
Удивительно, сколько же ереси
Твердилось наивной девчонке.
«Я останусь здесь, правда, навечно.
Мне страшно отправиться в сон»
Снова слышится вызов привычный
И на этот раз он отклонён.
Не знаю. Мне правда не хочется
Терять тебя на магистрали,
А душа моя следом волочится,
Тяжко стонет: «я очень устала»
Мне больно. Ты помнишь розы?
Они жалят, как солнце земли,
Как калечат деревья грозы,
Как счастливых — депрессии дебри.
Он играл мне на укулеле, —
В полосатой пижаме мальчик,
Постепенно взгляды тускнели,
Но один же глядел так страдальчески.
У тебя сигареты закончились,
И иссякла вечная тяга
Ко всему, что раньше душе
И всему тебе было во благо.
В полосатой пижаме мальчик,
Синтезатор, планы на будущее,
Наш холм, мои звезды и жизнь,
Которой не стать нашей будничной.
Я бы пела, а ты мне играл,
Пусть неправильно, пусть не по нотам,
Пусть бы ветер вокруг танцевал,
Пусть бы с нами он был измотан.
Не дожили мы до юбилея,
Розы, кстати, завяли тоже.
Я от ветра, как видишь, болею,
Твоя музыка стала тревожнее.
Укулеле заплачет звонко
Неестественным диссонансом,
Этот плач подхватит девчонка,
Хоть и редко поёт романсы.
И знаешь ли, мальчик в пижаме,
Не спеши забывать эти ноты.
Вспоминаю и я их местами,
Но молчу, ведь ты же измотан.
Ставлю точку, тире, запятую,
История здесь не кончается.
Простила? Всю гордость впустую?
Люблю. Да, такое случается.
05.06.2019
(Не) мой
Больно думать, что ты не мой
Спать ложишься и поздно встаешь,
Откликаясь в сердце тоской,
Вызываешь по телу дрожь.
Я живу словно труп распятый,
Не заметивший смерти своей.
А ты — добродетель клятый
Сделал Ад для меня холодней.
Тот, кто тлеет, имеет шанс
Полыхать ярким пламенем снова.
Кто разбит — обретет баланс,
Кто неволен — сбросит оковы.
Извергается грусть слезами
И тоска душу трет в порошок.
Все, что нравилось телу годами,
Сейчас горлу стоит поперек.
И немой обиды нотки
Для меня сложились в песне,
И пускай в период нечеткий
Все равно мы останемся вместе.
Ты знал, что я одна
Могу чувствовать боль твою?
Ты заснешь, а я допоздна
Колыбельные петь люблю.
Не волнуйся, мне сон не в радость,
Мне не важно, что было до.
Ты не против, я здесь останусь,
Среди груды твоих трудов.
Я чувствую ветра порывы
И вокруг опять ни души.
А быть одной так паршиво,
Ты знаешь, но не спешишь.
Больно думать — ты стал ненужным,
Даже в самой огромной толпе.
Безвольный стал, обезоруженный
Ты больше всего нужен мне.
Нам, кажется, нужно увидеться,
Удели мне пару минут.
Дождей, может быть, не предвидится,
Сверь часы прежде! Как же, идут?
Но небо затянут тучи,
Твой сон — прототип бытия,
Засыпай, ты, небось, намучился?
Отныне с тобой только я.
Ты посидишь со мной?
Ты посидишь со мной, подумаешь о жизни?
И, может, даже спросишь «как дела?»
Всегда тебе казалась я капризной,
Всегда себя я пагубно вела.
И твоё чувство, тот мороз по коже,
Что вызывали колкие слова,
Меня частично задевали тоже,
А мне казалось: я во всем права.
Стараюсь я задеть тебя угрюмо,
Подогревая ненависть в крови,
Тебе не объяснить, что это юмор,
А ты таки конкретно уязвим.
Когда мы познакомились однако,
Я поняла почти без предисловий,
Что открываешься ты далеко не всякой
И продолжала дальше сквернословить.
Меня поставили в тупик твои вопросы:
«Ты посидишь со мной, Оливия, чуть-чуть?»
В ответ я бросила чуть слышный отголосок,
Чтобы свою неприязнь подчеркнуть.
Ты посидишь? Ты точно не уйдешь?
Я слышу, как-то ты засуетился.
Ну вот когда, когда же ты поймешь,
Что ты не просто в жизни заблудился?
Ты отшутился, снова, еле слышно,
Бредешь к себе и мы уже враги,
Опять стоять мне рядом неподвижно
И извиняться за свои грехи.
Я никогда не стану уязвимой,
Ты посидишь, простишь меня когда-то,
Этот конец нам был необходимым,
Весь этот финиш для меня стал стартом.
Ты посидишь со мной, останешься на вечер?
И может даже сможешь изменить
Свое желание остаться безупречным,
И мне все меньше хочется съязвить.
Мы посидим, поговорим о людях
И знать в итоге буду только я,
Каким местами ты бываешь нудным,
Каким же интересным иногда…
Momma (to Liza Womack)
Мама, мама, ты спишь?
Я вижу, что нет, но все же,
В окно с надеждой глядишь
И я, знаешь, тоскую тоже.
Я, каждый день вопрошая,
С небом сверяю путь,
Пускай же тоска большая
Не сможет меня обмануть.
Пускай же и месяц, и звезды,
И солнца прозрачный дурман,
И воздух, что ауру создал
Улягутся, словно туман.
Мама, слышишь, я понял недавно
Ту суть счастливых ночей:
«Всегда будь за все благодарным,
Упрекать никого не смей»
Мама, знаешь, может и правда
Это солнце светило ясней
Тому, кто над сердцем награду
От жизни хранит, как трофей.
И снова ты тихо вздыхаешь,
Отводя грустный взгляд от меня.
«Гас, ты никому не мешаешь,
Я жизнь создала для тебя!»
Она искренне, преданно верит,
Что правильно сына растит,
А сам он слегка не уверен,
И в сердце обиды хранит.
Обижаюсь и снова сбегаю,
Возвращаясь к крыльцу, постою,
Увидев улыбку — растаю,
Увидев слезы — сгорю.
Мама, плакать я стал потише
И больше прибавилось сил,
Ты старалась меня услышать,
А я все по прежнему гнил.
Мама, спряталось солнце за тучи,
Мама, вижу я небеса.
«Ты слишком, мой Пип, везучий,
Ты смог бы познать чудеса»
Не верю я, мама, послушай,
Кто-то черный над миром навис,
Казалось мне: жизнь бездушный,
Но с юмором гуманист.
Ведет он меня за собой,
Мама, слышишь, а как же дальше?
Кто-то черный и слишком уж злой
Все твердит: «Вот бы встретились раньше!»
И я вижу, ты снова не спишь,
Только плачешь, мама, не стоит.
Смотришь в окно и молчишь,
Ты же знала — я жизни достоин.
Мама, воздух тут правда чище,
Я счастлив, не плачу украдкой,
Тут нет ни богатых, ни нищих,
Любви нет фальшивой гадкой.
Мама, ты спишь? Видимо нет,
Поднимайся со мной повыше,
Мы снова вместе встретим рассвет,
Только не плачь, слышишь?..
Your angel (to my sweetest kiwi)
02.12.2018
Сгнившая кожа и тысячи ангелов рядом,
Я, может, пугала тебя до дрожи, но вопреки
Мои песни в душе твоей навели порядок,
Ведь риски с ума сойти со мной велики.
Сгнить заживо в мире этом я не позволю,
На тебя счастье имеет огромные виды,
И пускай частично ты снова не очень доволен,
Всю свою злость оставь, к ногам сложи и обиды.
«Пусть грустно отныне не будет» — на ухо шепчу,
Твой ангел хранит твою душу и служит покорно.
Хоть мне в живом теле осталось совсем чуть-чуть,
Я не позволю тебе затесаться в ряды беспризорных.
Зажившая кожа, слегка потрепаны раны
И не смотря на твой ярый протест,
Я буду здесь, я буду рядом,
Пока реальность тебя не разъест…
Мне только 20 (i miss u peep)
Мне только 20, я еще расту,
Хватаясь ручками отчаянно за жизнь,
И, разряжая плачем пустоту,
Стараюсь к миру проще отнестись.
Мне только 20, много лет назад
Все эти люди, будь они неладны,
Считали, что я был бы очень рад
Услышать речи нелюбезны и прохладны.
Тем временем я подрастал и видел,
Как люди, что шептались за спиной
Мне очень рады стали, очевидно,
И становились за меня горой.
Мама мне тихо каждый вечер пела
И, говоря по правде, не спроста
Мое доверие к реальности истлело,
В душе осталась только пустота.
Разочарован я, живу 13 лет,
За это время слышал я немало,
Не только песни, проливающие свет,
А и слова, что душу красят алым.
А жизнь ребенка потрепала сильно,
«Жестокие слова — не приговор»
Я так считал и был слегка наивным,
Пока мешал белеющий раствор.
Вокруг меня кишели паразиты,
Куда ни глянь — везде я был не прав,
Они считали: я уже убитый,
А я на деле жизнь свою писал.
Нам только 20, а ее глаза,
Ее душа и тело, голос даже
Твердит мне смело: Надо рассказать,
Ты многим грустным, может, путь укажешь!
Я говорил о боли на весь мир,
Я не страдал, не был неблагодарным,
Я просто пел и в вечер уходил,
Стараясь быть с судьбою солидарным.
Мне только 20, я еще птенец,
Так говорила мама до конца.
Я часто слышал стороной: «Глупец!
Гляди, да он же поведением в отца!»
Мне снова 20, я не повзрослел,
В душе все так же задаю вопрос:
«Когда же мир настолько помрачнел?
Когда успел? А я и не подрос.»
Мне только 20, я еще расту,
Но сны мне вовсе перестали сниться,
Я разряжаю плачем пустоту
И чаще в вечность жажду опуститься…
Ты мне на всякий случай
Сквозь чащи жизни
И сквозь тучи,
Сквозь фразу, что является заученной -
Ты перестанешь меня мучить?
Твержу опять:
Ты мне на всякий случай.
Вокруг летает тополиный пух,
Тот случай в марте мне не даст покоя,
Это история для двух,
Но вот отчасти мир весь беспокоит.
Истории уже по сути нет,
Все беспокойства, тягости остались
В том марте, скрытом дымом сигарет,
А наши судьбы медленно сплетались.
Сплелись; закончилась казалось бы страница,
Перевернуть ее на чистую и всё,
И я взлетаю к небесам, как птица,
И не с тобой мы, к счастью, мир спасём.
Утомлена, лежу и умираю,
И небо снова закрывают тучи,
Прошел наш май, пройдет июнь
И снова
Твержу себе: Ты мне на всякий случай
Я плакал
Я плакал тихо, сидя на крыльце
И ветер мне твердил на ухо строки.
Почти не изменялся я в лице,
Осознавая молча этот мир жестокий.
Мне мама говорила:
"Ты всем важен.
Ты нужен, Гас,
Ты превзойдешь всех вновь"
Но вечно честная и любящая мама
Однажды солгала мне про любовь.
Я обещал, что убегу из дома,
И я сбегал, как только тухнул свет;
Я понимал, что миру я не нужен,
Им всё равно: что есть я, а что нет.
Мне говорили: "Нам не разрешают",
Их голоса звучали еле слышно,
Я знал, ведь они мало что решают,
За них все выбирают же обычно.
И я просил отчаянно остаться,
Хватался за спасение, за суть,
Любить людей я каждый день старался
И с каждым днем хотелось мне уснуть.
Я засыпал надолго под снотворным,
И сны творили для меня миры,
Мне валиум казался чудотворным,
Спасением из дьявольской дыры.
Вином я запивал "колеса", "ксанакс",
Мне было плохо только от людей,
Всю боль и горе я отдал бумаге,
Весь ужас смело оставлял на ней.
И музыка сама лилась по венам,
Я чувстовал ее толчок и суть,
А это чувство для меня, наверно,
То самое, дающее вздохнуть.
За год меня полюбит целый мир,
Все будут проговаривать - Hellboy,
Мой смысл жизни, словно ориентир,
Множество грустных заберет с собой.
Я плакал тихо, лёжа за кулисой,
Мне на плечо садился ангел белый,
И словно где-то длинный текст мне был оставлен,
А вера в жизнь по капле ослабела.
В конце мне удалось их полюбить,
На них смотрел я между облаков,
За год успел тоску я утопить,
Как тысячу похожих образцов.
Всю мою жизнь возможно разделить
На части две, не более, но все же:
"Любовь и мама". Можно совместить,
Ведь значит это все одно и то же.
Я видел маму, плакал вместе с ней,
"Мой милый Пип, зачем же ты ушёл?"
И никого не видел я мудрей,
Даже когда на землю я сошёл.
И больше я не плакал на крыльце,
Там молча чтили вечно мою память,
Память о парне, с розой на лице
Который сердце, умирая, отдал маме...